Место базирования бригады подводных лодок (и не какой-нибудь, а легендарной 182-й отдельной), вместе с береговой базой, её минно-торпедным и ядерным арсеналами было надёжно прикрыто от атак с воздуха. Кто бы ни покусился – не светило решительно никому. Заявляю вам как бывший нештатный начальник противовоздушной обороны этого самого ядерного арсенала.
Ой! Я написал – «ядерного»? Просю пардон. Ядрёного! Ну конечно же, ядрёного… ну, вы поняли, да.
Я когда пришёл туда невсколупнутым лейтенантом, на меня сразу нештатных обязанностей понавесили. Каждый рад был с себя спихнуть – на юного недоофицерика. Вот и получилось у меня – одна обязанность штатная, согласно ВУСу (правда, ещё надо было ехать переучиваться), а поверх неё одиннадцать нештатных. В том числе и «нештатный начальник ПВО». Кстати, с этой обязанностью на шее я в 1983-м пропустил в советское воздушное пространство шпионский «боинг»... ну, это вообще отдельная история.
Суть-то в чём? Суть в том, что на Бечевинку вполне могли напасть с воздуха. Прилететь и закидать. Бомбами. С напалмом. Или без. В общем, нужно было воздушное прикрытие. А где его взять? Вокруг на сопках сидели ракетчики-зенитчики, но разве ж это защита? Они по дальним подступам лупят – а вдруг кто-то прорвётся, пролезет? Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Поэтому на Бечевинке появились две уникальные зенитно-артиллерийские батареи. Одну воздвигли перед зданием, в котором обитал наш штаб (третий этаж), политический и особый отделы (второй) и бербазовский лазарет (первый). За эту батарею отвечала береговая база, а пушки на ней даже не имели щитков. Вторую батарею воткнули прямо перед технической территорией («зоной») нашего ядрёного склада, водрузив её на крышу полувкопанного спецсооружения номер четыре. Перед нашей караулкой. Правда, я не знаю, что появилось раньше – батарея или караулка, однако не суть.
Пушки. Пушки – это зенитки 70К, древние, времён Второй Мировой войны, одноствольные корабельные десятизарядные 37-миллиметровки, привинченные на берегу к бетонному основанию. Они крутились на все триста шестьдесят, могли опустить стволы градусов на десять ниже линии горизонта, а могли и задраться почти в зенит. На концах стволов были чёрные (на момент приёма мной этих пушек – ржавые) конические пламегасители, но о них позже. В расчёт каждой пушки входило два бойца-наводчика (горизонтальный и вертикальный) – они крутили такие большие маховики с ручками, при этом глядя в свои коллиматорные прицелы, и в подходящий момент давили ногой на педаль. Как только оказывались нажаты обе педали, пушка изрыгала огнь в супостата. Ещё был один заряжающий, который вставлял десятиснарядные обоймы в приёмник пушки и подталкивал их туда путём постукивания кулаком сверху. Был подносчик снарядов, был командир орудия, был наблюдатель (тоже отдельный на каждую пушку) и был начальник всего этого зенитного артиллеризма, то есть я.
Про коллиматоры. Я их увидел и сразу понял, что бесполезно. Мне так и сказали. Притом сказал не кто-нибудь, а сам Захар (ой!.. капитан-лейтенант Захаров!) – он на пять лет раньше меня закончил калининградские высшие военно-морские ясли именно как ПВО-шник и вот уже который год маялся, кому бы спихнуть это дульно-бздульное хозяйство, за которое его ещё и нещадно пороли. Стёкла прицелов были радиально замутнённые от центра к краям – от старости. Разбирать их «для помыть-почистить» мне строго запретили по двум причинам: а) что будет, если враг налетит, пока они разобраны? и б) кто их потом собирать будет? Да их и невозможно было бы разобрать – всё закисшее, сто раз покрашенное сверху кузбасс-лаком, все настройки-регулировки залиты краской. А нового не дадут, и не жди. Заявки пиши, а как же. Но не жди. Ибо нету. На всей Камчатке есть ещё две таких пушки, они в музее флотилии стоят, который справа от ДОФа. Кстати, тоже под открытым небом. Можно прийти и полюбоваться.
Да-да, и никаких чехлов. А на кой чёрт? Пушка советская, надёжная. Железная. Вся. Готова стрельнуть в любой момент. Куда угодно. Невидимо куда.
Что-что? ПЗРК? Ой, ну я вас умоляю. Это ж начало 80-х, к тому же Камчатка, сколько ж можно повторять.
Обе батареи имели по две таких пушки. Бербазовская батарея находилась прямо в жилом городке, на берегу возле курилки. Дети на ней играли в войнушку, крутили пушки почём зря – да разве жалко? Пусть крутят… Нашу батарею не крутили, потому что она находилась чёрт те где, за три с лишним километра от жилья. На нашей игрались только караульные, под чутким руководством нештатного начальника ПВО, то есть меня. И то лишь тогда, когда я созревал их взбодрить.
Как это выглядело? А вот как. Раз в полгода, согласно соответствующим планам, в голове начальника штаба бравурно звучали литавры, и проводилось жуткое мероприятие под названием «артиллерийские стрельбы МЗА». МЗА – это малая зенитная артиллерия, если кто позабыл.
Как я уже сказал, крутиться пушки могли вполне. Другое дело, что они были настолько расшатаны, что люфтили и мотылялись во все стороны даже при хорошем нажатии рукой, не говоря уж про стрельбу. Если сказанное помножить на состояние коллиматоров и древность стволов, а также на тот факт, что обеспечить стреляющую батарею воздушной (да и просто движущуюся) мишенью на Бечевинке было нечем, то…
…то стреляли просто через бухту. Просто по сопочке. Что бербазовские, что мы. По восточному подножию господствующей сопки Снежной (почти девятьсот метров высотой) – для них дистанция стрельбы была три километра, для нас четыре. Там чуть выше подножия есть такая большая поляна-залысина, особенно хорошо видная зимой; размер залысины – метров примерно сто. Ну суперцель просто. Задача была попасть в залысину, а в идеале – поразить печально торчащие посерёдке каменные берёзы. Я сказал, что берёзы «торчащие печально»? Тут я приврал… за мою бытность в них так ни разу и не попали, так что особой причины печалиться у них не было. Но в саму залысину попадали, и ещё как. Примерно половина снарядов ложилась куда-то туда, притом весьма точно. Вторая половина снарядов равномерно и энтропийно охватывала цель по кругу, исключая помощь врагу извне.
Я же про люфт сказал не просто так. Во время стрельбы каждая пушка дёргалась во все стороны, как припадочная, и ствол спонтанно гулял в телесном угле полтора-два градуса, а то и больше. Попробуй попади из такой эпилептической пушки по стометровому вражескому самолёту за четыре километра! Даже по стоящему на месте! Однако такими понятиями, как радиус рассеивания и среднеквадратическое отклонение, никто не заморачивался, ибо предполагалось, что в трудную для Родины попадём – даже не вопрос! Собьём первой же обоймой! Пушки я разукрасил в красивые жёлто-зелёно-коричневые камуфляжные пятна, а на внутренних сторонах броневых щитков каждой пушки набил чёрные силуэты летящего супостата – вид снизу, сбоку и спереди: «Фантом», «Скайхок», «Интрудер» и (та-дамм!) крылатая ракета «Томагавк». Всё было очень серьёзно.
Грохот пушек и кислая пороховая гарь кружили головы. Артиллерийские стрельбы на Бечевинке стали самыми интересными стрельбами за всю мою службу, хотя я видал разные – и из пушек, и ракетами… А сказать почему? Потому что – вот они все, как на ладони, все вместе, все рядышком! И руководители стрельбы, и сами стреляющие, и зрители, и вот они обе пушки, всё вместе вписывается в круг радиусом двадцать метров, общие эмоции смешиваются, и получается – что? – правильно, эгрегор… Ну и – проверяющие, конечно, а как же, они тоже там, то есть тут. Со своим особым восторгом.
Так вот, про пламегаситель-то. И про проверяющих. Приехал «кап два раза» Маймеско из Шестой управы Тихоокеанского флота, драть нас в общем и целом, ну и в числе прочего нештатную ПВО, конечно. В жарком и душном камчатском августе дело было. Устраивать стрельбы он не захотел. Ему хватило беглого осмотра пушек. Он заглянул в жирно смазанные солидолом приёмники снарядов, в прицелы... наконец, в стволы – и вызвал без пяти минут старшего лейтенанта:
– Это что у вас?
А что там такого могло быть «у нас»? Я точно знал, что пушки смазаны и готовы в любой момент шандарахнуть по залысине сопки Снежной. Поэтому я с недоумением заглянул туда, куда было указано, то есть в злополучный ствол артустановки номер два (правой). А там пламегаситель этот весь так красиво затянут ажурной паутиной, а посередине, напрягшись под тяжёлым взглядом проверяющего, сидит такая здоровенная и толстомясая самка паука-крестовика. Грязно-жёлтая и готовая наброситься. А что, я бы на её месте тоже напрягся – это ж Маймеско, это ж не кто-нибудь. Кто его знал, тот подтвердит... В общем, в этот момент надо было что-то говорить, а говорить было нечего, поэтому я проблеял то, что положено блеять в подобных случаях: виноват и, вероятно, исправлюсь. Сарделька пальца второго ранга больно ткнулась во вторую пуговицу моего кителя, сопровождая приговор:
– ВЫ ПАЦИФИСТ, ЛЕЙТЕНАНТ!!! Вы будете наказаны.
И меня наказали, а как же. А вы как думали? За пацифизм. Кто-то не верит? Ну и не надо.
© 2013
* из ненапечатанного сборника «Макароны по-флотски»
КДОВ:
