Наконец, пройдя милю или полторы, мы вышли к заводи, плёс которой, несомненно, и был якорной стоянкой Северной бухты, а точнее – Северного залива, как это написано на карте. Подводная лодка была здесь – я отогнул рукой широкий зелёный лист и увидел её. От субмарины веяло какой-то страшной тайной.
Но прежде мы вышли на большую поляну, а вернее, ровную площадку, когда-то расчищенную от деревьев. Глазам предстала косо стоящая старая ржавая бетономешалка, груда таких же ржавых стальных ящиков, наваленных как попало, и всякий прочий металлолом. На северном краю площадки, чуть ближе к воде угадывались дюралевые остатки какого-то сооружения, что-то вроде сквозного ангара. Дорога шла прямо к берегу, но мы, повинуясь инстинкту самосохранения, сочли за благо двигаться по самому краю площадки, по южному, готовые чуть что смыться под защиту зарослей. Однако, кроме изматывающих воплей тропических птиц, ни одного подозрительного звука до нас не долетало. Не скажу также, что у меня было ощущение, будто за нами кто-то следит. Мы просто вышли к месту, где не то чтобы когда-то уже ступала нога человека, а где всемогущий homo sapiens успел отметиться во всей своей красе, а теперь всё основательно заросло.
Мэг вдруг тихо ойкнула и остановилась. Я подошёл к ней; она указала пальцем на три могилы, спрятавшиеся среди высокой травы. Мы нипочём бы их не заметили, если б не наткнулись. О том, что это могилы, красноречиво говорили три поржавевших приземистых креста, сваренные из стального швеллера и заполненные цементом с береговым песком (в бетоне хорошо были заметны осколки ракушек). На всех трёх крестах были вделаны потемневшие от времени дюралевые таблички с аккуратно вырезанными надписями; я хорошо запомнил лишь одну – ту, что была посередине:
GERCHARD FINTZSCH
Leutnant zur See
Leutnant zur See
Это были германские моряки! Причём военные... и наверняка с подводной лодки, а значит, она германская. Я, помню, сразу подумал – а есть ли связь между этими могилами и песенкой про пятнадцать человек на немецком? Дату рождения этого Герхарда Финцша я не вспомню уже, кажется, июль 1921 года, а вот дата смерти была «24/IX, 1944». В память запала именно эта табличка, потому что – вот вы скажете «мистика», сэр, но точно так же зовут отличного парня из парусной мастерской в одной из Кильских марин. Он как-то раз зашивал нам дырявый стаксель. Кроме того, этот самый Финцш был офицер, а две остальные могилы принадлежали простым матросам… хотя, чего это я? Пред ликом океана, как и пред ликом смерти, все равны – что адмирал, что рядовой моряк. Национальность, как вы понимаете, тоже не очень сильно влияет.
Вот тебе раз, подумали мы с Мэг… отголосок той ужасной войны здесь, на краю Карибского бассейна... А вы тоже называете её Мировой, да? Уж это верно, воистину. У нас везде пишут, что её выиграли англичане и американцы; вы же думаете, что русские, потому что ваших погибло больше всех, и вы лучше воевали... Глупости, сэр. В ней выигравших нет. А проиграло в ней всё население планеты. Страшно проиграло...
Ну скажите, какие такие уроки человечество вынесло, вернее, могло вынести из той войны? Что восемьдесят миллионов жизней – это слишком много? Что война – это плохо? Нет, вы скажите мне, сэр! Подумать только – ах, какое великое открытие! А что, до той бойни никто об этом не догадывался? Даже и предположить не мог? Ладно, ладно, меня заносит порой на разглагольствования – уж простите, издержки постоянного одиночного плаванья... я больше не буду.
Подводная лодка, ага... Вы не читали «Жестокое море» Монсеррата? После всей этой истории мне попалась ещё и «Das Boot», а потом «Железные гробы» Вернера – прямо, как по заказу. Я очень много думал об этом... но это было после, а пока что мы ломали головы – что делала на этом острове германская подводная лодка? Загадка на загадке...
В общем, постояв с минутку перед крестами, мы двинулись к берегу. Дорога вывела нас с площадки на песчаный выступ, уходивший в воду отмелью слева и приглубой лагуной справа. Так вот, справа, там, где джунгли почти вплотную подступали к воде, из прибрежного песка виднелась туша старого корабля. Я бы даже сказал – угадывалась. И не старого – старинного. Он настолько ушёл в песок и зарос нависающими на него лианами, что больше походил на гигантский округлый камень. Корабль несколько веков пролежал на боку, постепенно засасываемый песком и обрастающий зеленью, покуда не превратился вот в это. Однако ещё можно было различить остатки мощного княвдигеда и руслени, почему я и заключил, что это «Пава», или, по-французски, «La Paonne», соратница «Моржа» по ограблению испанской Санталены и ещё по некоторым проделкам у Подветренных островов. У Дэниса Джадда этот корабль почему-то называется «Жан Кальвин», и кто тут прав – пусть он сам разбирается с Делдерфилдом. Несомненно одно: это и есть тот самый французский пиратский корабль, на котором капитанил флибустьер Ле Бон, чья натура совсем не соответствовала фамилии.
Слева был ещё корабль, который наоборот, почти весь выдавался из воды и песка – правым бортом к берегу, он стоял почти на ровном киле. Дерево корпуса было выбелено временем и солнцем, оно постепенно ветшало и разваливалось. Две торчащие мачты уже не имели стеньг и реёв, бушприт – утлегаря. Нам очень хотелось узнать имя этой шхуны (или брига? бригантины?), но до неё пришлось бы топать полкабельтова через заросли, вплотную подходившие к воде, а подводная лодка была совсем рядом.
Она стояла у остатков деревянного пирса, которым, несомненно, когда-то являлись забитые в песок и торчащие из воды старые сваи в два ряда. Теперь-то я уже точно знаю, сэр, что это была германская субмарина типа VII, а тогда мы просто решили, что три могилы неподалеку рассеивают все сомнения в её принадлежности. Вид лодки навевал грусть, если не сказать – тоску. Когда-то серая, а теперь почти вся ржавая с жалкими остатками краски, она уныло торчала носом в песке, опёршись на носовые горизонтальные рули, а притопленной кормой уходила в бухту. На покорёженной рубке не было никакого номера, но ещё различались остатки эмблемы в виде стилизованной золотой рыбки. Сама рубка несла на себе следы попадания артиллерийских снарядов, как минимум, двух. Рубочные леера были смяты, пушки на ней и на палубе отсутствовали. Из рубки торчала погнутая труба перископа без объектива (или как он там называется); антенн не было вообще. Лодка замерла с заметным креном на левый борт и, казалось, устало спала после трудного похода – а поход, несомненно, выдался не из простых, ведь вон как ей досталось.
Любой нормальный авантюрист (кем, собственно, мы с Мэг и являлись), непременно тут же полез бы на палубу субмарины и попытался проникнуть внутрь. Разве нет? И мы почти было собрались, но нас охватило понятное беспокойство, когда мы увидели кое-какие следы недавнего пребывания людей прямо здесь, на этом самом месте. Попытаюсь перечислить: смятые сигаретные пачки, свежие окурки, россыпи стреляных гильз, картонные ящики из-под вина и прочих напитков, пустые пластиковые канистры. Одна канистра валялась в стороне, вся изрешёченная пулями. На пляже было много пустых бутылок, по большей части битых. Похоже, их тоже использовали для упражнений в стрельбе. Кроме того, на песке отпечаталось множество разнообразных следов, ещё не смытых дождём, и один из них выглядел, как будто что-то или кого-то волочили в направлении площадки.
У-у... если мы не хотим неприятностей, надо сматывать удочки, да побыстрее. Бояться и опасаться – это разные вещи. А где Данни?!
Мы сразу увидели его, сидящего у чего-то сине-белого. Подбежав, я обнаружил, что это лёгкие спортивные тапочки, белые с синими носками и пятками, небольшого размера, с крупным рифлёным узором на резиновой подошве. Данни сидел возле тапочек, недвижный, как статуя, и тихо-тихо скулил. В глазах его застыла неописуемая тоска. Рядом в траве лежала пластиковая карточка – водительские права на имя какой-то Сьюзен Руж, жительницы Сарасоты, штат Флорида. Заглянув в них, мы с Мэг сразу всё поняли.
На произнесённые вслух имя и фамилию пёс никак не реагировал, но едва заслышав слово «Сюзи», оглушительно залаял. Возникла идея осмотреть всё вокруг – ведь может оказаться, что она где-то рядом. Но тогда Данни уже давно нашёл бы её.
В принципе, ничего страшного с нами пока не произошло, но чувствовалось, что, как говорится, тучи сгущаются. пора было возвращаться – путь всё же неблизкий. Я предложил Мэг попутно поискать тайник с серебром, но много времени на это не тратить и постоянно наблюдать с горки за Северной бухтой. Как только на акватории появится что-нибудь или кто-нибудь, следует немедленно драпать к Южной бухте и вообще с острова. Нечего искушать судьбу. Печальная участь «Пеламиды» – это вовсе не то, чего бы мне так сильно хотелось для «Отчаянного» и его экипажа. Как известно, все самые крупные неприятности приключаются с моряком именно на суше. Ведь вы, сэр, не станете это отрицать?
Однако Данни упорно не желал следовать за нами, как мы его ни звали. Он продолжал сидеть, как приклеенный, и печально скулить. Пришлось взять тапочки с собой, положив их в рюкзак. Документ этой Сьюзен Руж я также положил в верхний кармашек рюкзака, где лежали моя трубка, зажигалка и табак. Только после этого Данни нехотя поплёлся вместе с нами обратно к устью ручья – мимо развалин ангара и старой бетономешалки.
До устья ручья мы шли почти молча. Не то чтобы говорить было не о чем, вовсе нет. Мы знали, что выговоримся потом, на борту корвета, когда останемся одни, вне этого острова, который из детской мечты вдруг превратился в пугающий кошмар. Мы молчали, потому что всё время вслушивались – не треснет ли где ветка? Не слышны ли за нами тяжёлые шаги и учащённое дыхание нескольких до зубов вооружённых людей? А чего это вдруг замолчали птицы? Нет, нет… вот они снова загалдели, засвистели, всё нормально…
Мы были очень напряжены. Данни трусил впереди, словно знал дорогу.
Романтика пиратства развеялась, словно жидкий дым. По крайней мере, на какое-то время. Когда приключения начинают попахивать кровью, становится как-то не до романтики.
В общем, идём мы, и уже подходим к ручью, где дорога, как вы помните, поворачивает направо, как Мэг мне и говорит:
– Послушай, Си-Джей, а зачем нам туда?
Я чуть не сел от такого вопроса.
Как это – «что»? Тайну, конечно. Вернее, разгадку тайны. Это что, плохое желание?
Оказалось, она подумала, что я скажу «сокровища». Да! Сокровища – тоже! А как же? Денег у нас с Мэг было ровно столько, сколько требовалось для нашего стиля жизни. Ну... может, чуть меньше. Найти способ заработать эту малую разницу – невелика проблема. Безо всяких сокровищ. Так что: сокровища мне не нужны. Но я за ними иду… Почему? Зачем?
А из принципа. Исключительно из принципа. Потому что в душе я флибустьер и корсар. Вот и всё.
Мэг засмеялась:
– Потому что ты добрый корсар. Злые корсары умудрялись награбить больше, чем могли прокутить, и поэтому закапывали свои клады.
Ну да. А добрые, вроде меня, их откапывают… хотя они и не особо нужны. Совершенно верно. Получается замкнутый круг, притом весьма интересный.
Вот так мы и пришли к ручью, после чего, не говоря лишних слов, повернули вместе с дорогой направо к холму, который на обороте карты капитана Флинта почему-то назван «восточной горкой».
В самом деле: почему же восточной, когда к ней надо поворачивать на запад? Странно…
Чёрную скалу мы увидели издалека. Там есть такое место, что сквозь широкий просвет в листве виден весь южный склон холма, и чёрная скала буквально блеснула на ярком солнце. Да и дорога не дала бы заблудиться – она, словно фарватер, вела прямиком туда, куда надо, и это заставило нас вновь насторожиться.
читать дальше