Она имела при этом в виду огни ходовые, которые горят ночью на любом кораблике, неся в себе огромный смысл и кучу тонкостей, которые не каждый знает. Я, помню, тогда не удержался и, когда все отсмеялись, рассказал вот эту историю.
...Леночка была очень красивой. Ну просто неземной красоты была Леночка. Подобная луне. Первокурсники ради неё были готовы на многое. Смотрели, как якуты на арбуз, подносили сувенирчики – мороженку, шоколадку... У Леночки были огромные глаза-сливы, кокетливая чёлочка, остро очерченные губки и восточный овал лица – то, что в Стране Восходящего Солнца именуется «уридзанэгао». Фигурка тоже была – «удавись, Орнелла Мути», но... Дело не только в глазах и в фигурке.
Леночка работала лаборанткой на кафедре морской практики.
А каждая лекция по морской практике железно начиналась с краткой летучки-опроса по уже пройденному. Объять же морскую практику как науку до сих пор не удалось никому. Чего ж хотеть от карася-первокурсника? Караси купались в двойках и по субботам вместо увольнения сидели в классах, зубря флажный семафор и пиллерсы с мусингами. Когда число двоек превысило мыслимые пределы, кафедра ввела время для пересдачи. Влепили тебе «банан», и ты, не теряя времени, сразу после обеда быстренько жуёшь нужную тему, бежишь на кафедру и пересдаёшь, пока не выветрилось. Правда, капитан первого ранга Кузнецов по прозвищу Кирпич (это за цвет лица, но дяденька был офигенно уважаемый) запросто мог спросить совсем не то, что ты только что вдолбил в свою бестолковку, а потому частенько невыправленный двульник покрывался сверху очередным. Оставалась надежда на «шару», и «шара» таки объявилась в лице Леночки-лаборантки.
Просто кафедра, устав от обилия малолетних стриженых обалдуев, уполномочила Леночку принимать пересдаваемые летучки. И постепенно (но весьма быстро) выработался механизм: приходишь с шоколадкой, получаешь у Леночки листочек с пятью вопросами, быстренько письменно отвечаешь и Леночке же листочек сдаёшь. Правильные ответы брались тут же у Леночки. Она смотрела на карасиков с жалостью, обжиралась шоколадками и млела от комплиментов. Так что в субботу уже можно было надеяться на увольнение...
...Получив очередной «банан», два Серёги размашисто топали на обожаемую кафедру. Назвать их карасиками язык не поворачивался. Серёга, который Кудрявцев – до Краснозвёзного училища отслужил два года в Германии, вырос аж до сержанта и командира танка. Серёга, который Бушуев – три года возил на машине адмирала Касатонова, а числился при этом в БЧ-5 крейсера «Дзержинский». Не караси и не салаги, и море им было по колено. Серёги поправили в меру ушитые беретики и уверенно толкнули обитую чёрным дерматином дверь с табличкой «Морская практика». Шоколадки грели душу в нагрудных карманах.
– Здравствуйте, Ле...
Они даже не успели вытащить шоколадки: за их спинами скрипнула дверь, и тишину аудитории потряс голос Кирпича... пардон, капитана первого ранга Кузнецова:
– А-а, Бушуев! О-о, Кудрявцев! Ба! Какая встреча! Не ожидал... Ну-ка, ну-ка...
А неплохо упомянуть, что Серёга Кудрявцев был у нас тогда ещё и старшиной класса.
– Ну-с, что будем пересдавать-с? Узлы-с? Огни? – и Кирпич открыл пухлый талмуд со всеми нашими двойками. Сидящая в стороне Леночка едва заметно пожала хрупкими плечиками, слегка развела руками – мол, что я могу сделать? Не виноватая я, он сам пришёл...
– Отставить летучки, друзья мои! – торжественно провозгласил Кирпич. – Просто побеседуем. Время у меня, пожалуй, есть, да когда ещё такие гости!
Само собой, оба Серёги были завзятыми дубами в морской практике. Шесть не исправленных двоек - по три на каждого - висели на них, как каиновы печати.
Кирпич потёр ладони и продолжил:
– По парочке вопросов каждому и – свободны...
М-да. Это называется «попали яйца в дверь». А что делать?
– Главный старшина Кудрявцев к ответу готов...
– Старшина первой статьи Бушуев к ответу готов...
– Ну-с, юноша... Доложите-ка нам, какие звуковые сигналы подает судно, сидящее на мели-с в условиях ограниченной видимости?
А на переборке рында висит, а рядом гонг. Рында (кто не знает) – это судовой колокол, чтоб склянки отбивать. Гонг – это надраенная до блеска гильза от стомиллиметрового снаряда, в которую стучат с помощью мушкеля. Мушкель, в свою очередь – это такой деревянный молоток-киянка с оплетённым молотилом. Серёга почесал стриженую башку с упрямым ёжиком чёрных волос.
– Ну... эта... частые удары в эту... в рынду!
– Правильно, молодец! А если длина судна бо-о-олее ста метров?
Дальше рассказывает сам Кудрявый:
– Короче, стою я, как баран облезлый, вылупился на эту фигню на переборке, и говорю, значит: «Частые удары в рынду... это на носу, а потом ещё на корме, тоже частые удары в... этот, как его...» Он: «Во что, во что?» Я смотрю на этот долбаный гонг, и хочу сказать – «в гонг», я же знаю, что гонг, а на языке всё вертится и вертится – «бубен». Я понимаю, что не бубен, а гонг, а забыл, как эта хрень называется, а на языке всё «бубен» и «бубен». А Кирпич: «Так во что же, товарищ Кудрявцев? А?» Я – вот же ж блин... да, думаю, пошло оно всё на хер! Смотрю на него вот так, потом глаза закрываю и – что будет, то будет: «В бубен». У Кирпича аж глаза вылезли: «Во что-о-о?!» Я воздух вдыхаю, выдыхаю и – а всё уже, хана: «В бубен, товарищ каперранга». Леночка аж под кресло сползла...
– А потом?
– Потом? А что - потом? Гы... Фэйсу Кирпича себе представляете?
– Ну.
– Так вообще красный стал, надувается, волосёнки дыбом, а потом ка-ак лопнет: «ВОО-О-О-О-О-О-ОННН!!!»
– А вы?
– А мы сказали «есть», чётко так повернулись кругом и пулей... вжжжжж!.. оттуда...
За следующий месяц Серёги сдали лично Кирпичу всю морскую практику за первый курс – и что проходили, и что ещё не проходили. Авансом...
...А со включёнными габаритными огнями по морю и впрямь безопаснее ездить.
* из неизданного сборника "Макароны по-флотски"
©