
После того как закончился Петропавловский бой, со всей батальной сцены снесли-собрали англо-французские тела с тем, чтобы с ними потом что-то сделать.
А что можно с ними вообще сделать?
Ну, прежде всего опознать, однако поскольку ради эпизода опознания вся эта заметка и затеяна, про опознание поговорим в последнюю очередь.
Можно ещё пошарить в карманах: там может оказаться что-то интересное и полезное. У одного список всего десанта нашли, у другого записку "взять побольше кандалов". У кого-то, несомненно, платочек был носовой, у кого-то ещё что. И вообще, где она, эта граница между "обыскать труп" и "обобрать труп"? Вон, золотые часы капитана Паркера вручили убившему его рядовому Ивану Сунцову...
Я не знаю, как хоронили убитых англичан и французов, но замечу, что не вижу ничего дурного, чтобы похоронить их разутыми. Им уже всё равно, а хорошая обувь в далёком краю в дефиците. То же и про носовые платочки и прочие ништяки-трофеи. Ремни, перчатки, всякие шарфики и головные уборы, табакерки и прочее. Во время войны так было всегда. И думаю, что так всегда и будет. Где война, там и трофеи, граница с мародёрством весьма жидкая.
Но мы начали с опознания.
Кто-то спросит: зачем опознавать? Какая разница? Ну, допустим, выяснили, что вот это лежит, скажем, лейтенант Уильям Лоуз Келли-младший*. И что это даёт? Не буду пытаться прочитать ответ на потолке, а скажу лишь, что попытка опознавания для зачем-то была.
* Взят чисто для примера - это американский лейтенант, печально известный по истории вьетнамской деревни Сонгми.
Юлия Завойко в своих мемуарах сообщает, что опознать удалось лишь капитана Паркера. Значит, опознавать таки пытались, притом всех.
Юлия Завойко в своих мемуарах сообщает, что опознать капитана Паркера удалось по меткам на белье. Пусть так, но у меня тут же имеется вопросов.
Вопрос первый: на каком таком белье? Трусы и майка? Изучаем вопрос... ага, вот. Понятно на каком: в то время нательным мужским бельём являлись исподние (нижние) рубахи и кальсоны. ОК. Но вывод: трупы раздевали. Исподнее снаружи, как правило, не носят.
Я человек военный, и с самого первого военного дня нас заставляли метить свою одежду. То есть подписывать свою форму, причём однообразно. Белую робу, тельняшки и белые форменки подписывали шариковой ручкой, всё остальное - хлоркой посредством обыкновенной спички. Между прочим, ещё то искусство. Особенно если фамилия длинная; попробуйте сами, и я уверен что после первой же попытки будете неприятно разочарованы результатом. Однако не будем отвлекаться.
Вопрос второй: зачем офицеру вообще метить своё бельё? Он его что, в общую прачечную сдаёт? Нет. Ему стирает вестовой, то есть специально приставленный матрос. И никуда оно после стирки не денется. Зачем метки?
Вопрос третий: а почему помечено только у Паркера? Почему не помечено у Лефевра, у те Туша? Или было принято метить бельё только у англичан, а французы умудрялись обходиться и так? У них не было принято бельё тырить, да?
Вопрос четвёртый: раз нашли метки на белье, то, значит, трупы раздевали. Для чего? В поисках этих самых меток? Я далёк от мысли, что метку на белье можно найти случайно. Впрочем, если раздевали не в поисках меток, а просто чтобы похоронить в исподнем, снимая всё лишнее, что им не понадобится на том свете, а понадобится другим на этом... И такие - о-па! - случайно на метку наткнулись - ой, люди добрые, смотрите: "Charles Allan Parker Сaptain Royal Marines HMS President"... Да? Впрочем, пусть будет просто "Parker", а остальное понятно по форме и эполетам - всё, кроме названия корабля. Но вопрос (это пятый уже) всё равно остаётся: в исподнем хоронили, да? А вся остальная форма пошла на нужды населения? Прошу пояснить.
Что-то во всём этом сквозит не то. Неестественность какая-то. Неуловимая. Где-то внутри меня сидит малюсенький станиславский, который тонюсеньким голосочком истошно вопит: "Не ве-е-ерю!!!" А как он поверит, если один-единственный нашёлся с помеченным бельём, и надо же, это не кто-то там, а именно капитан Королевской Морской пехоты Паркер, который на тот момент ошибочно считался начальником всего десанта... Я со своим внутренним маленьким станиславским полностью согласен.
Кто вообще всю эту историю в свет запустил? А запустила её Юлия Егоровна Завойко, супруга генерал-губернатора, притом запустила очень и очень постфактум. В бою она, понятно, не участвовала, события наблюдала очень даже издалека, из Сероглазки либо со склонов сопки Мишенной. Потому и её рассказ мемуарный про ход боя мы в расчёт (ну, как документальное что-то) не принимаем - там мало конкретики, сплошь эмоции и всё это с чьих-то слов. А когда собирали трупы, она перемещалась со всем семейством и скарбом обратно в Петропавловск; и что же, по прибытии немедля кинулась покойников смотреть? Других дел не было? Почему про это бельё и про эти метки больше никто из участников-свидетелей боя ничего не пишет? Почему вдруг вспомнила об этом одна лишь Юлия Егоровна, и то весьма задним числом по прошествии N лет?
Как пишет сам Завойко, из 38 трупов было четыре офицера, плюс четверо пленных (один из них тяжело ранен). Ну, ладно, ёлки-палки, в чём проблема-то трупы опознать? Скомандуй притащить сюда троих пленных, которые ходячие, и ткни в усопших пальцем: "Вот это кто такой? А это что за юноша? А вон тот, бородатый?". Кто на эскадре не знал бравого удальца, балагура и весельчака капитана Паркера? И вот эти два брата с одинаковой фамилией де Туш... Да любой пленный опознал бы их в шесть секунд, хотя бы среди офицеров своей нации, со своих кораблей. Ан нет, вместо тривиального короткого допроса начали раздевать покойников и искать метки, которые, по идее-то, офицерам ни к чему.
Не, я таки готов поверить Юлии Завойко, да-да, но вот у меня пока не получается почему-то. Особенно с учётом коэффициента правдивости официального рапорта её супруга, где он допустил и оговорочки, и недоговорочки, и прямой обман - где-то невольно, а где-то и вполне осознанно. Так что склонность к одиозному описанию событий - это у них семейное. В семье Завойко то есть. Они вообще многое пишут явно с чужих слов, будто сами не присутствовали. Я далёк от мысли что Василий Степанович не умел считать от нуля до десяти и потому написал про четырёх офицеров вместо трёх. Да он их просто не видел, вот и всё. Он даже не ходил на них посмотреть, чем-то другим занят был в тот момент. А потом и написал наобум лазаря: четыре. Потому что ему кто-то так сказал, или потому что она так услышал. Всё ровно то же самое, что и с позициями фрегатов, и с растаявшей в небытие 36-фунтовой пушкой, и с десантом в 900 человек, и с потопленной шлюпкой десанта с "Облигадо" и "Эвридики" при первом штурме. Или за него всё это какой-то писарь написал, а он подмахнул, не читая.
Уверен, что всё бельё у Завойко имело метки, любовно вышитые рукой Юлии Егоровны от нефиг делать, и вот отсюда всё как раз и проистекает.