На полноводной реке Амазонке жил добрый охотник Муонга из племени гуайя. Он умел ловить рыбу острогой и умел ставить силки на гиббонов, и знал, как правильно выковырять броненосца из его шкуры, и всегда успевал выскочить из реки до появления стаи пираний, и легко мог справиться с небольшим кайманом, а потом как следует закоптить его окорочка на душистых стружках жакаранды.
А ещё Муонга очень-очень любил свою жену. А его жена любила его, когда он был рядом. А когда его не было рядом, она охотно любила кого-нибудь ещё, кто оказывался рядом. Только Муонга про это пока не знал, и жаловался шаману, что, мол, макушка чешется. Шаман бурчал в ответ: «Помылся бы ты, Муонга!», а про его жену ничего не рассказывал, потому что он тоже иногда оказывался с ней рядом, когда Муонги не было рядом.
Однажды Муонга сказал жене:
– Проси у меня подарок.
Жена, недолго думая, ткнула пальцем в темнеющее вечернее небо, и сказала:
– Вон тот блестящий полумесяц хочу!
– Хорошо, – сказал Муонга и пошёл на небо.
Через два часа он был на месте.
Для индейцев гуайя небо вообще находится близко. Главное – знать это совершенно точно, а не сомневаться, как всегда делают глупые белые люди.
– Здравствуй, красивая Луна! – сказал Муонга Луне.
– И тебе большую рыбу каждый вечер на ужин, – вежливо ответила Луна. – Чё надо?
– Я хочу подарить тебя своей жене, – сказал Муонга.
В ответ на это Луна высказала вполне обоснованное сомнение, дескать, а не треснет ли харя у супруги уважаемого охотника, да и у него самого заодно?
Муонга немножко подумал, пошкрябал чешущуюся всё сильнее макушку, и признал, что погорячился и был неправ.
– Так-то лучше, – сказала Луна. – Тем не менее, могу тебе помочь. Разрешаю тебе взять моё отражение.
Муонга витиевато поблагодарил Луну и пошёл вниз с неба. Дойдя до берега Амазонки, он забрёл в неё по пояс и аккуратно вынул из воды блестящий полумесяц. После чего радостно поспешил в стойбище.
Наклонившись, чтобы проскочить под сухим наклонным деревом бальсы, Муонга ощутил удар. Он ощупал свою голову и с изумлением обнаружил на макушке здоровенные рога, как у болотного оленя.
– Это я заболел, наверное, – сокрушённо сказал сам себе Муонга и поспешил дальше, продираясь сквозь джунгли и цепляясь рогами за каждую встречную лиану.
Подойдя к своей хижине, Муонга хотел уже было громко крикнуть: «Я принёс тебе подарок!», но вдруг услышал странные стоны своей жены.
– Неужели она тоже заболела? – удивился Муонга и зажёг факел, чтобы посмотреть, плохо ли его любимой жене.
Войдя в хижину, он не сразу, но понял, что его жене не плохо, а наоборот, очень хорошо. Потому что на циновке вместе с ней были и долговязый Бубунга, и толстый Ахунга, и юный Кианга, и даже очкастый белый профессор, который недавно приехал изучать племя гуайя и всюду ходил с блокнотом, задавая индейцам всякие глупые вопросы.
Тщательно пересчитав всех лежащих на циновке, Муонга очень расстроился и взял большую палку. И из хижины поочерёдно вылетели и долговязый Бубунга, и толстый Ахунга, и юный Кианга, и даже обнаглевший белый профессор, который теперь стал уже не очкастый, потому что очки ему Муанга разбил вдребезги.
А последней из хижины вылетела жена Муонги. Вслед за ней вылетела циновка и доброе напутствие мужа: «К маме!».
А сам Муонга развернулся и пошёл обратно на берег Амазонки. Он аккуратно опустил отражение Луны в воду, поднял голову к небу и сказал:
– Большое спасибо, но не понадобилось. Извини, красивая Луна.
А потом он прошёл по берегу направо двести шагов и подрался с самым большим кайманом, какого только смог найти.
Никто из них не победил. Но под утро оба сидели на берегу, пили гуаро, которую кайман приволок откуда-то из глубины джунглей, и смотрели, как солнце выныривает из глубины Амазонки, раскрашивая её воды цветом сока спелой гуайявы…
Да, если кому интересно – рога у Муонги отвалились ближе к вечеру.
Сумеречный Макс
