На всё это с благоговейным восторгом смотрит толпа зевак.
Дверца стоящего тут же вагончика на колёсах распахивается и выдаёт миру создание мужского пола, физиономией и манерами напоминающее молодого Луи де Фюнеса. На нём застиранные до дыр джинсы в обтяжку, кофейные полусапожки на скошенном каблуке и со шпорами, а также цветастая гавайская рубаха; на голове красно-голубая бейсболка с вышитой эмблемой училища «Вест-Пойнт», из-под неё торчат рыжие патлы. В правом ухе – изящная серебряная серьга, на носу вытатурированная мушка, на левом среднем пальце – оникс размером в жёлудь.
Дураку понятно, что это режиссёр. Он разъярён и орёт сразу в две мобилы:
- …нету! Не-ту!!! А я вам грю – нету!.. И что?.. А?.. Это не мои проблемы! У меня кино! Это у них там – тарифы, платёжки, бэйджики-тазики! А? А мне чихать! Всё! Завтра!.. А я грю – завтра! Дайте эпизод доснять, гады! Ох, йёёё…
Он суёт мобилы по карманам гавайки и в течение десяти секунд с ненавистью смотрит на толпу. Потом взрывается:
- Где эти артисты, мать их?! Как всё это достало…
Его взгляд выхватывает в толпе дохлого студентика в потёртом водолазном свитере, китайских спортивных штанах и совдеповских красных кедах.
- А ну, иди сюда.
Студентик послушно выходит.
- Хочешь сняться в кино?
Студентик застенчиво кивает.
- Всё, давай. Эй, вы там, оденьте его! Гримировать не надо, так сойдёт.
Пара костюмеров, больше напоминающая дурдомовских санитаров, хитроумными узлами завязывают на студентике белую простыню. На голову ему нахлобучивают типа медную каску-шлем с древнегреческим гребнем. Сандалеты надевают прямо на носки.
Режиссёр:
- Кеды сюда ставь. Не боись, не сопрут.
Из толпы, явный дегенерат в жёлтой майке с нарисованным Винни-Пухом:
- Хрень какая-то.
Режиссёр, дегенерату:
- И ты! – увидев улыбку полного идиота, делает такую же. – Ты тоже! Иди сюда! – Поворачивается к студентику, критически осматривает его тщедушную фигурку. – Худоват… ладно. Времени нет. А вот этот – другое дело!
Дегенерат, ухмыляясь:
- Дык.
Толпа молчит, затаив дыхание. На съёмочной площадке тишина, все ждут, пока дегенерата переодевают на примерно такой же манер, только шлем у него с рогами.
- Так, всё, снимаем. Времени нет ни фига! Итак. (Все напряглись и внимают гласящему режиссёру) Сцена пятая – «Александр Македонский убивает своего сына». Слушаем внимательно! Ввожу в курс дела. Есть шатёр. В шатре – Македонский. (Дегенерату) Ты – Александр Македонский.
Дегенерат:
- Ага.
Студентику:
- А ты…
- Я – Федя…
- Не-ет, ты уже не Федя. Ты сын Александра Македонского, тоже Македонский, хотя вообще-то ты, конечно же, Федя.
Студентик демонстрирует сообразительность:
- Фёдор Александрович, стало быть?
- Точно! - Режиссёр делает завораживающее лицо. – И вот: возле шатра недалеко римляне. Ты сообщаешь об этом отцу, и тот в порыве ярости… тебя... то есть, его... типа и… того…
Студентик (сообразительность куда-то девалась):
- Чего – «того»?
Режиссер, раздражённо:
- Ну… (жест секир-башка) Тынц! Ну? Все всё поняли?
Артисты-неофиты кивают: мол, угу. Бутафор двумя пальцами вручает Александру Македонскому деревянный меч.
- Давай, дуй в шатер! Времени нет, ну…
Режиссёр хлопает в ладоши. Съёмочная площадка оживает, всё приходит в движение, все бросаются по своим местам. Вспыхивает дохленький софитик, к шатру протянулась длинная удочка в болтающимся микрофоном.
- Всё! Приготовиться! Ты – туда! Ты – вон туда! Войдешь в кадр! Полный свет! Внимание! Одна репетиция, и снимаем!
Оператор толкает камеру на рельсах и прилипает к ней глазом, показывает большой палец.
Режиссёр:
- Начали! Пошёл сын!
Македонский полулежит в шатре на ложе и ковыряет в носу. Вбегает сын, тяжело дышит. Падает на колени и вопит.
- Отец! Отец!!!
Македонский нехотя свешивает с ложа ноги в сандалетах.
- Чего ещё?
- Отец!!!...
- Ну?!
Сын всхлипывает.
- Оте-ец…
В этот момент на съёмочную площадку неспешной трусцой вразвалочку вплывает тело спортивного вида. В смысле – одетый в спортивную майку с надписью «JORDAN» на спине и буквой «К» на левой половине груди, в синих семейных сатиновых трусах и белоснежных кроссовках с красными гетрами. Ноги у него кривые, а непомерно большая голова имеет ленинские залысины. На голове у него велосипедный шлем с дырками, под мышкой шахматы. Он ведёт ногами мячик для регби.
Режиссер, возмущённо:
- Стоп, стоп, стоп! Ты ещё откуда взялся? (Прочие киношники бросают свои дела и лыбятся.)
Спортсмен, нагло:
- А чё?
Режиссёр, скривившись:
- А ничё! Съёмка идёт, что, непонятно?
- И чё?
- Вали отсюда? В смысле – очисти площадку, я грю! Время же… ну… Хотя – стой! Во! Ты будешь гонец из Афин и всё сообщишь. Понял?
- Угу.
- Так, всё, снимаем! Заберите у него эти шашки-фишки! Сразу снимаем! (Пинает мячик подальше)
Оператор, с сомнением почесывая щеку:
- И солнце щас уйдёт.
- Уйдёт, - это толпа, дружно глядя в небеса.
Режиссёр, визгливо, на всю округу:
- Слышали?! Солнце уйдет! Снимаем, я сказал! Свет, камера! Одели этого приду… товарища? Всё, поехали!
Все бросаются по своим местам. К режиссёру подходит Македонский.
- Мне тут… непонятно. Я что, вот так вот сижу и тупо жду, когда он придёт?
- Да, вот так вот сидишь и ждёшь. Ну... займись чем-нибудь. Дайте ему кубок! (Бутафор тут же протягивает некое позеленевшее латунное изделие, в котором угадывается приспособление для питья.)
- Вот! Пей из кубка.
- А что пить?
- А ничего! Делай вид, что пьёшь! Сыграй, понял?
Македонский, разочарованно:
- Ну-у… я так не могу. Я что, Ярмольник?
- Налейте ему туда воды! Слышите? Воды сюда!
Македонский, ехидно:
- И что, вот так вот сидит Александр Македонский и хлещет из кубка воду? Зритель не поверит.
- Не поверим! – подтверждает толпа. Киношники бросают свои дела.
- Вашу мать!!! Вы меня в могилу сведете! Есть у нас ещё что-нить, кроме воды?
Бутафор, непринужденно:
- Йе-есть.
- Давайте!
Бутафор вытаскивает из кофра литровую бутылку «Меркурия» и отвинчивает пробку. Сценарист судорожно облизывает пересохшие губы. Режиссер:
- Дай сюда, – взбалтывает бутылку, делает глоток, морщится. – Пойдёт. (Македонскому) На. Сиди и пей из кубка. (Македонский немедля наливает в кубок, мечтательно нюхает и прячет бутылку за себя) Всё!!! Быстро!!! Съёмка! Время же ж…
Все кидаются по своим местам. Появляется ублюдочного вида дедуган, весь татуированный, в грязнючем тельнике с закатанными рукавами, поверх которого надет армейский пятнистый разгрузочный жилет. В руках у дедугана положенная деревянная хлопалка с чёрно-белыми шашечками, исписанная мелом. Дедуган суёт хлопалку в объектив и открывает хлебало:
- «В шатре у Македонского», дубль первый (хлопает).
Режиссёр, истерично:
- Мото-о-ор!!! – причем, в этом слове вместо второй буквы «о» слышится протяжное «ё».
Македонский (как ему кажется – вальяжно) разваливается на ложе и делает смачный глоток. Входит сын.
- Отец! Отец! (Заламывает руки)
- Что такое?
- Отец! Всё пропало! Боги изменили нам!
Македонский, в ужасе:
- А где римляне?
- Тут, рядом! (Показывает пальцем)
- Что-о?! Я тебя породил – я и убью! (Втыкает в сына меч, тупо смотрит на «труп», спохватывается). Сыно-ок!!! (Падает на сына)
- Стоп, стоп, стоп!!! – вопит режиссёр. – А где гонец?! Гонец где?!!
- Да, где? – интересуется толпа.
- Тут я, – входит гонец, замотанный в простыню по-банному. – И чё?
- Ничё!!! Я, что ли, буду царю про врага докладать?!
- А-а… щас. Докладём.
Вмешивается сын.
- А можно я тоже – из кубка?
Македонский изо всех сил показывает режиссеру глазами, что нельзя, а сам в это время наливает в кубок и прячет бутылку.
- Да пусть пьёт, – это толпа.
- Пусть пьёт! – это режиссёр. – Приготовиться! Съёмка!!!
Снова входит дедуган:
- «В шатре у Македонского». Дубль два. (Хлопает)
Режиссёр:
- Мотё-ё-ёр!!!
Македонский прихлёбывает из кубка. Входит сын. Македонский:
- Ну, привет, сына. Чё пришел?
- В горле пересохло, батя.
- Мал ещё.
- Двадцать один есть, имею право. (Берёт кубок и делает солидный глоток, вытирает губы) У-уххх...
- Пошёл гонец, - шепчет режиссер.
Гонец входит в шатёр. Сын:
- О! Гонец. Из Афин, поди?
Гонец, мрачно:
- Расселись… А вы знаете, что в Риме люди волнуются?
Македонский, растерянно:
- И что делать?
Гонец, с презрением:
- Убей сына, дурак.
- Ах, да! (Втыкает в сына меч, тупо смотрит на него и падает сверху) Сыно-ок!
- Стоп, стоп, стоп!!! Всё хорошо! (Македонскому) Но – мало экспрессии! Рим – вон он, рядом! Дайте глотнуть… И – быстрее, быстрее!
Гонец, набычась:
- А я?
- А ты тоже пей из кубка! Съёмка!
Толпа:
- Съёмка!..
- «В шатре у Македонского». Дубль третий.
- Мотё-ё-ё-ёр!
Папа и сын сидят и поочерёдно отпивают из кубка.
- Ну, за Афину.
- За Палладу. (Выпили) Селёдочки бы, а?
- Ага… – это режиссёр. – Пошёл, пошёл гонец…
- Пошёл гонец… - шепчет толпа. Входит гонец.
- Дайте-ка глоток. А то с устатку… По жаре пешком пёрся.
- А чё римляне? – это папа.
- А ничё. Успеется. Мне нальют или нет?
Сынок:
- Смотря что скажешь.
Гонец, укоризненно:
- Саныч, чья б мычала. Тебе осталось-то… (Пьёт из кубка, крякает). Ы-ык.
Папа, недоверчиво:
- Идут, говоришь? (Гонец кивает, фыркая) Ну... идут. Зашибись! И что делать?
Гонец, с презрением:
- Убей сына, дурак.
- Ах, да! (Втыкает в сына меч, падает на него) Сыно-ок!..
- Стоп, стоп, стоп! Молодцы! Творческие ребята! (Глотает из бутылки, которая уже не прячется и стоит тут же) Не затягивайте диалоги! Давайте еще дубль, а то солнце уйдёт! Съёмка!
- Ещё ду-убль! (Это толпа)
- «В шатре у Македонского», дубль четыре.
- Мотё-ёр!.. ик…
Папа пьёт из кубка, сын - с горла. Входит гонец.
- Ребята… А в… вы з-знаете, ч-что у римлян с-сорок пушек и два… ик!.. двадцать «максимов»?
Папа:
- Врёшь, гад, не возьмёшь! Федюня, слышал?
Гонец, глотнув и скорчив рожу:
- А Федьке твому ваще х-хана.
Македонский:
- С какого барабана? Я не по-онял...
Гонец:
- Чё вылупился? Сына я за тебя резать буду?
Папа вскакивает, хватает меч:
- Федюня!!! Будем жы-ы-ы-ы-ыть!!! (Делает себе сэппуку).
Сын оторопело глядит на гонца, потом на папу, издает вопль свежекастрированного бегемота и падает на поверх отца:
- Папаня!!!
- Стоп, стоп, стоп, стоп! Отец должен жить!
Гонец, исподлобья:
- А я?
- А ты не стой, как истукан!
- «В шатре у Македонского», дубль пять.
- Мотё-ё-ёр!..
Папа и сын сидят и пьют на брудершафт. Входит, шатаясь, гонец. Сын:
- А-а, щас опять пугать начнет. Типа - Рим, мафия… задолбал.
Гонец, ни слова не говоря, пинает сына в живот. Сын, вякнув, валится на спину. Папа, с сожалением:
- Ах, сынок… (сокрушенно качает головой)
Гонец, глубокомысленно склоняясь над телом:
- Дочирикался.
Папа, гонцу:
- Холтофф… может, ишшо к-коньяку?
Гонец, не поднимая взгляда:
- Угу…
Папа мочит гонца бутылкой по голове и счастливо хохочет.
- Стоп, стоп, стоп! Клёво!!! Обалдеть!!!
- Клёво! Обалдеть! – вторит толпа и пьёт пиво из бутылок и банок, угощая режиссёра. Тётка в мини-юбке подкидывает вверх кассеты. Сценарист печально глядит на осколки бутылки. Бутафор протягивает осветителям тюбик «Момента» и целлофановый пакет. Те глядят на него собачьими глазами.
Оператор истерично орёт:
- Солнце!!! Солнце, мать вашу! Уходит!!! И плёнки на десять секунд!
Режиссёр, с трудом задрав голову и теряя равновесие:
- Всё! Последний д-дубль!!! И на монтаж!..
- «В шатре у Ма…» (осёкся, потому что папа замахнулся мечом, но уронил). «…кедонского». Македонский и те же. Дубль шестой, чтоб ему.
- Ма… матёр!
Папа и сын сидят и тихо икают. Между ними сидит такой же синий гонец, подперев руками падающую между колен голову. Сын:
- Ох, папаня… тяжко мне... П-пхни т-тазик...
Папа, гонцу:
- С-слушай… шв… шваркни его ч-чем-нибудь, а?
Гонец, двинув локтями в разные стороны, заваливает обоих Македонских назад – те падают навзничь и громко храпят. Гонец, еле удерживаясь в вертикальном положении:
- С-с-сынки… (тоже падает назад).
Толпа экстатически стонет. Съёмочная группа мычит. Режиссёр:
- Снято!!!…
ВОТ ТАКОЕ ВОТ КИНО.
-
- Юрий РОСС (
filibuster60) wrote,
Юрий РОСС
filibuster60
Артур Бриндгофер III
Сценарист, похоже, даже не заметил двенадцать последовательных ударов по башке. Он поднимает её самую, и на похмельной роже возникает просветления – и-ы-ы!!! – и снова утыкается мордой в «ворд» и торопливо стучит по кнопкам.
-
Йэн Пэйс насчёт деффчонок
Видео, понятно, не самое свежее, но таки вот. Чувствуется, что дядька протащился. Ибо есть с чего протащиться. Интересно, мне когда-нибудь…
-
Плямс, буль, ням-ням
…
-
We're number one
…
- Post a new comment
- 0 comments
- Post a new comment
- 0 comments
