Н. Курьянчик ©
СКАТ ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ *
...и глазам его открылись чарующие тайны глубин...
Герман Мелвилл
Герман Мелвилл
Море смеялось, плескалось, звало и манило. Тёплое, солёное, родное Красное море. Красноты вокруг – никакой, кроме нашей родной Красной Армии. Как всегда, полуодетой, полуобутой, полуголодной. Зашёл бдк «50 лет ВЛКСМ» с батальоном морской пехоты на борту. Потом бпк «Чапаев» – на одном дизель-генераторе и на одном же котле...
Но я про море. Красным его нарекли ещё задолго до нашей экспансии. Может, от крови терзаемых акулами жертв? Их тут навалом, акул, то есть. Говорят, одному летуну совсем недавно ноги стерва перекусила во время купания... Бр-р-р!
Однако ж купание боевыми сменами освоили. Срабатывает чувство советского коллективизма, локтя и плеча товарища. Если подплывёт гадина и решит загрызть, то почему меня, а не товарища? На том и держимся. Что характерно, в воду – большинством сразу, и из воды последние не тянутся. Отплескался свои полчаса – и обратно. В светлое время суток больше не получается, гуманист-командир так распорядок составил. А в тёмное... Только под конвоем!
Но на деле аттракцион острых ощущений не закончен. Плавбаза, какой-то там «Иван...» починила мотобарказ и сдаёт его в аренду подводникам со своим рулевым-мотористом. Сдаёт для сбора на сувениры даров моря – черепушек там разных, кораллов, рапанов, каурий и прочего. Хорошо, но это – за пределами бухты (здесь одни камни и спёкшаяся глина), в районе песчаных пляжей, как раз там, где акула летуна бедного перекусила.
Раз отпускают, значит, можно. Мы здесь первые «эртээмщики», а так – были тут до нас ребята с лодок первого поколения, и с «семидесяток», и никого не съели. «Может, они подводников не едят; может, уважают, ведь вон какая лодка большая!» – скажет какой-нибудь оптимист. Ну, конечно, осталось только на заднице себе написать, что подводник, и этих сволочей зубастых научить по-русски читать...
Знатоки и советчики – а их всегда куча – рекомендуют прижиматься ко дну. Мол, пасть и прикус у этой твари такой, что она только прямо и сверху кусает. Рыло, мол, длинное, и пасть сдвинута назад. Ну, потычет в тебя рылом, а чтобы съесть – никак. А ты пяткой ей в рыло, и к берегу отползай, и пяткой, пяткой, чтобы знала, с кем дело имеет...
– Ну-ну. Погляжу я, сколько ты по дну проползёшь. Всплывёшь поперёд собственных экскрементов!
Это была постоянная тема для остряков в курилке. Уверяли, что водолазы постучат по баллону чем-нибудь металлическим – тук-тук! – она и уходит, тут главное – заметить.
– Как заметишь, так сразу себя по башке чем-нибудь железным – бум, бум! (Хохот)
– Не-а! Ниже пояса! Дзынь-дзынь!
– А ну как глухая попадется? – очередной взрыв хохота.
Случилось же, как всегда, внезапно. К борту лодки прижался барказ. По графику – первая боевая смена. Желающие есть? Все, конечно. По жребию взяли половину, потому что в барказ больше не влезет. Зачем-то расписались в журнале инструктажа по технике безопасности, и проинструктированный корм для акул поплыл за своим счастьем.
Помогло (опять же) чувство коллективизма: ну почему меня? Сначала ныряльщики напоминали живой клубок: каждый старался быть внутри, под прикрытием. Но к страху привыкаешь, а счастье переменчиво. Кто с краю, тому что-то перепало, кто в середине – хрен с маслом, как в бюджете СССР. А потому со временем клубок сам по себе распался и началась прополка морского дна. Через полчаса днище барказа было завалено черепками, осадка заметно увеличилась, и вот тут… Короче, более опытный рулевой-моторист собрал пасущееся стадо подводников в барказ и с презрением разъяснил, что вот такие кораллы обычно не берут. А вот вам настоящие (и показал образец), они на цветную капусту похожи, правда, чёрные, грязные с виду. А те, белые, как макароны – ненастоящие, ерунда. А то, что грязные – так не беда, их или хлоркой надо, или мощной струёй воды, и тогда белизна гарантирована. А узор, а причудливость!..
– А чего бы сразу не сказать?
– А что, кто-то спрашивал? Все ж грамотные...
Бульк! – полтонны известняка полетело за борт.
Теперь разброд увеличился. Оказывается, те «макароны» росли на песчаном дне, а настоящие кораллы – среди камней в морских джунглях. Во где чудеса!
Экипировка обычно состояла из маски с трубкой и ласт – остались от трёхлетнего пребывания в Приморье. Ну, ещё нож или туристический топорик – кораллы обрубать. У трети ихтиандров были подводные ружья. Но живности вокруг столько плавает, что ружьём от неё только отмахиваться. Будто собрали все аквариумы, слили в одно место – и получилось Красное море. Рапаны, каури… а гребешки!!! С ванну величиной! Мантию выпустит – все цвета радуги, лежит, ловит чего-то... В раскрытые створки можно запросто руку или ногу просунуть. Закрывается мгновенно, и хватка железная – ломом не разжать, гнётся. Во страсти-то! Про акул как-то и забылось среди красотищи такой.
В барказе постоянно сидело от трёх до пяти человек – глазели, как у других ласты заворачиваются. А минут через двадцать народ сволок добычу в барказ и перекуривал там, общался в ожидании последних ихитиандров.
И вдруг... Справа на траверзе, дистанция сто пятьдесят – плюх!!! Взлетает над водой человек, да почти в полный рост, и начинает глиссировать к барказу. Кто такой? Кажись, инженер-гидроакустик, «Дядя Фёдор». Во шурует! Да если б наши олимпийцы так могли, то американцы и ГДР-овцы про золото в плавании и не мечтали бы. Радовались бы бронзе, как дети малые. Заметив вышедшего на редан пловца, остальные тоже быстренько к борту подплыли. Вот оно, торжество и непобедимость духа советского коллективизма! «Дядя Фёдор», как хронический двоечник по физо, в обычных условиях подтянуться не мог, не то что подъём переворотом. Был достаточно развит в средней части тела, как подводник, а по конечностям не очень. А тут... Ну, плыл, конечно, в ластах, но и для ласт уж слишком быстро. Достигнув борта, вылетел из воды на ластах прямо на планширь – а там метра полтора! – забыв про трап, ну прямо заправский гимнаст, плюхнулся на днище, и только хруст от ломающихся кораллов...
– Что случилось?!
– Д-д-дайте з-закурить...
Д-д-дали. После трёх затяжек сигареты как не бывало, а тут и остальные подоспели, кто гораздо ближе к барказу был.
– ...?!
– Б-бля!!! Отделился я, значит, от народа, а там – Клондайк! Ну, это... копаю себе понемножку, радуюсь. Ориентир – по солнцу. И тут потемнело надо мной. Ну, думаю, туча на солнце зашла... Стоп!!! Туч здесь никогда не бывает! Гля наверх – писец! Солнце спряталось навсегда! Скат надо мной висит, здоровый, этот, как его... манту, да? Таких, как я, семеро бы вдоль и поперёк поместилось. Я на дне, метра три-четыре, а он наверху, греется, гад, или что? Обеда ждёт... Хана, пришёл мой черёд... Тут вспоминаю «В мире животных» – там же на хвосте пятьсот вольт! Сперва оглушит, потом сожрёт. Нет, не надо – «потом», «сиди, не рыпайся»... Они ж слышат отлично, не зря же наши гидроакустические комплексы «Скат» называются... А дышать-то надо, я ж не дитё профессора Сальватора. Ну, и цепляюсь за кораллы, ко дну жмусь, как могу, а воздух в лёгких заканчивается, а эта тварь всё зависла и балдеет... А-а!.. Подныриваю, выныриваю – и к барказу!!! Ушёл... А что, здорово плыл?
Море по-прежнему смеялось, плескалось, звало, но никого сегодня уже не манило.
– Заводи мотор, Верещагин, возвращаемся на базу. Кстати, манта людей не жрёт и током не бьется.
– Серьёзно, мужики?
– Читай Брэма.
– Ну, блин!.. А всё равно – как плыл! Как плыл-то, а? Торпедный катер! Ы-ых!..
* из ненапечатанного сборника "Не потонем!"